Неточные совпадения
Туча надвинулась, захватила его, и копна,
на которой он
лежал, и другие копны и воза и весь
луг с дальним полем — всё заходило и заколыхалось под размеры этой дикой развеселой песни с вскриками, присвистами и ёканьями.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу в
лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал
лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в
лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Был один из тех сказочных вечеров, когда русская зима с покоряющей, вельможной щедростью развертывает все свои холодные красоты. Иней
на деревьях сверкал розоватым хрусталем, снег искрился радужной пылью самоцветов, за лиловыми лысинами речки, оголенной ветром,
на лугах лежал пышный парчовый покров, а над ним — синяя тишина, которую, казалось, ничто и никогда не поколеблет. Эта чуткая тишина обнимала все видимое, как бы ожидая, даже требуя, чтоб сказано было нечто особенно значительное.
Наскоро поужинав, мы пошли с Дерсу
на охоту. Путь наш
лежал по тропинке к биваку, а оттуда наискось к солонцам около леса. Множество следов изюбров и диких коз было заметно по всему
лугу. Черноватая земля солонцов была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами земля была сильно истоптана. Видно было, что изюбры постоянно приходили сюда и в одиночку и целыми стадами.
Он не похож был
на наше описание раннею весною, когда вся пойма покрывалась мутными водами разлива; он иначе смотрел после Петрова дня, когда по пойме
лежали густые ряды буйного сена; иначе еще позже, когда по убранному
лугу раздавались то тихое ржание сосуночка, то неистово-страстный храп спутанного жеребца и детский крик малолетнего табунщика.
Саван
лежит на полях и
лугах; саван сковал реку; саваном окутан дремлющий лес; в саван спряталась русская деревня.
На озимых полосах
лежали кучи гниющих щепок, а по
лугам виднелись бугры вырытых пеньев и прорыты были с какими-то особенными целями канавы.
Теперь, глядя в заволжские дали, я уже знал, что там нет пустоты, а прежде, бывало, смотришь за Волгу, становится как-то особенно скучно: плоско
лежат луга, в темных заплатах кустарника,
на конце
лугов зубчатая черная стена леса, над
лугами — мутная, холодная синева.
Хорошо сидеть с ними и, слушая простое, понятное, смотреть
на берега Камы,
на сосны, вытянутые, как медные струны,
на луга, где от половодья остались маленькие озера и
лежат, как куски разбитого зеркала, отражая синее небо.
Лежать в душистых полевых
лугах, развесив перед собою сетку по верхушкам высокой травы, слышать вблизи и вдали звонкий бой перепелов, искусно подражать
на дудочке тихому, мелодическому голосу перепелки, замечать, как
на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже летят они со всех сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это в свое время было очень весело и даже теперь вспоминается не равнодушно…
Это большое старое село
лежало среди дремучих лесов,
на берегу быстрого притока Волги — многоводной реки Турицы, в местности свежей, здоровой, богатой и лесами, и
лугами, и водами, и всем тем, что восхитило очи творца, воззревшего
на свое творение, и исторгло у него в похвалу себе: «это добро зело», — это прекрасно.
Миновала полночь, уже потухли печи здесь и
на той стороне, а внизу
на лугу и в трактире всё еще гуляли. Старик и Кирьяк, пьяные, взявшись за руки, толкая друг друга плечами, подошли к сараю, где
лежали Ольга и Марья.
Матово-белая, свежая ночь
лежала над
лугами, озером и спящей избушкой, когда я внезапно проснулся
на открытом сеновале.
Я долго сегодня бродил за городом. Небо сияло. Горячие лучи грызли почерневшие, хрящеватые бугры снега в отрогах лощин, и неуловимый зеленый отблеск
лежал на блеклых
лугах. Я ходил, дышал, перепрыгивая через бурлящие ручьи. Вольный воздух обвевал лицо. Лучи сквозь пригретую одежду пробирались к коже, все тело напитывалось ликующим, звенящим светом… Как хорошо! Как хорошо!
Несколько десятков тысяч человек
лежало мертвыми в разных положениях и мундирах
на полях и
лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам,
на тех полях и
лугах,
на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского.